Ответ на этот вопрос я знаю. Он короткий, всего из пяти букв. Но, прежде чем мы доберёмся до них, вам придётся прочитать ещё три абзаца.
В книге о другом архитектурном символе Оттепели, Дворце пионеров на Ленинских горах, изданной в 1964 году авторами его проекта, на с. 94-95 написано: «Часть мебели, установленной в помещениях Дворца, изготовлена финскими предприятиями. <…> Некоторые стандартные образцы были модернизированы применительно к требованиям детского сооружения», и ниже: «В той работе принимал участие архитектор Ильмари Тапиоваара, автор многих популярных моделей мебели». Когда я это прочитал, я очень удивился: Тапиоваару я хорошо знаю и люблю, в 2014 году был на его ретроспективе в Музее дизайна в Хельсинки. Набравшись смелости, я взял у коллеги Ольги Казаковой телефонный номер Феликса Новикова, одного из проектировщиков Дворца пионеров (он тогда ещё был жив), позвонил ему в Америку и расспросил о том, что за мебель стояла во Дворце пионеров.
С этим зданием меня связывают особые воспоминания. Вот одно из них. Давным-давно, в конце 90-х, я участвовал в детском поэтическом конкурсе. Кажется, мне уже было 18, но это никого не смутило. Церемония вручения премий проходила как раз во Дворце пионеров, недалеко от Первого гуманитарного корпуса МГУ, где я учился то ли на втором, то ли на третьем курсе. Дворец был полон детей. Кажется, лауреатами поэтического конкурса были они все. Я-то точно был: сужу об этом по тому, что в фойе стоял большой стол с грудой книг, и одну из них мне подарили. До сих пор это единственная литературная премия, которой я удостоился. Вечер прошёл в волнениях, и всё-таки я успел почувствовать обаяние качественного модернистского интерьера, который тогда сохранялся в первозданной цельности. В мае 2010 года, гуляя вокруг Дворца, я с грустью наблюдал через его широкие окна, как его старые интерьеры гибнут под натиском гипсокартона. Думаю, сейчас от них не осталось ничего.